|
Время отбирать
gazeta.ru
13 июль 2011
Россия
Забрав пенсионные ресурсы у тех,
кто способен работать, и передав их тем, кто работать уже не способен,
вполне можно построить эффективную и человечную пенсионную систему.
Пенсионный возраст будет расти. Это ясно как день. Неясно другое.
Почему именно в России столько людей, уверяющих, будто есть какой-то
хитрый способ от этого уклониться. А если эти люди — начальство, так
еще и честью своей номенклатурной готовых поклясться, что якобы ничего
подобного не допустят.
Между тем волны пенсионных контрреформ хлещут все ближе у наших
рубежей. Уже не в далеком Евросоюзе, а в почти родной Украине (родной в
том числе и по линии происхождения наших пенсионных систем) этими днями
решено поднять пенсионный возраст для женщин до 60 лет, минимальный
рабочий стаж для всех — на 10 лет (мужчинам — до 35, женщинам — до 30)
и добавить к этому еще несколько ужесточений калибром поменьше.
И вот, кстати,
первое объяснение, почему это случилось у них, а не у нас. Организаторы
мероприятия — президент Янукович, избранный в прошлом году на довольно
свободных выборах, и вице-премьер Тигипко, занявший в первом туре тех
же выборов третье место (13% голосов). Хорошие это люди или нехорошие,
но оба политики, получившие недавно народный мандат, то есть настоящую
власть, право на решения. Когда говорят, что главное не в этом, а в том
будто бы, что Украине выкрутили руки международные организации,
шантажируя отказом в кредитах, то забывают, что в еще одной симпатичной
соседней стране, тоже остро нуждающейся во внешнем финансировании,
местный правитель последовательно обманывает всех, у кого клянчит
денег, но подступиться к пенсионному возрасту боится. Как бы чего не
вышло, при всей кротости его подданных.
А на Украине это сделано, во-первых, потому что мероприятие назрело, а
во-вторых, потому что были силы, способные и уполномоченные его
исполнить. У нас таких сил нет.
Власти наши слабы до невероятия, в сказки о собственной мощи, которые
они о себе распространяют, сами же и не верят. И поскольку держатся не
общим выбором, а смесью народного пофигизма и снисходительности, то
никакого полученного от широких масс мандата на какие-либо перемены у
них и нет.
Поэтому, хоть они и причитают, что с пенсиями у нас дело швах, но
решиться на перестройку системы не рискуют.
Не помогает даже пресловутый их цинизм, благодаря которому
самоназначенные правители будто бы запросто способны делать то, чего не
приемлет широкая публика. Но у них и цинизм с червоточиной. Хвалятся,
конечно, богатством и разгульной жизнью, но одновременно их же и
стесняются. Все время подозревают, что если попытаются призвать народ к
каким-нибудь жертвам и лишениям, то их засмеют, а то и ошельмуют. И
правы.
Взять, например, министра здравсоцразвития Татьяну Голикову. Она,
конечно, там не первая по весу, однако по должности ближе, чем прочие
коллеги, к пенсионным проблемам. Может ли Татьяна Алексеевна,
проживающая в особо охраняемом и особо элитном поселке «Остров
фантазий», взять вдруг да и строго крикнуть оттуда рядовому
человеку: «Вот возьму и отниму у тебя то-то и то-то, такая уж
сейчас государственная необходимость»? Сами понимаете, не то что
строго, но и просто внятно она это крикнуть не может. Разве что
неуклюже намекнуть, еще сильнее распаляя против себя раздражение.
Слишком уж на разных островах живет начальство и его подданные.
А если на ту же пенсионную проблему посмотреть снизу, то из доводов
против повышения пенсионного возраста, придуманных нашими
интеллектуалами, можно составить книгу толще энциклопедии. Хотя вроде
бы мнения должны бы разделиться. Одни могли бы защищать нынешнюю
систему с ее маленькими, но рано и легко предоставляемыми пенсиями, а
другие — систему с пенсиями заметно выше, но предоставляемыми только
людям действительно пожилым.
Явный перевес первых над вторыми можно было бы объяснить тем очевидным
фактом, что умственный, лоббистский, да и просто физический потенциал у
пятидесятилетних куда выше, чем у семидесятилетних. Вот их голоса и
звучат громче. Это так, но это не главное. Главное совсем в другом.
Если бы наши трудящиеся граждане были налогоплательщиками и пенсии,
получаемые пенсионерами, состояли из лично выплаченных ими,
трудящимися, налогов и взносов, то они рассуждали бы не теоретически, а
практически.
С полной рассудительностью взвешивая, какая из возможных пенсионных
схем вроде бы в их интересах, какую стоит еще разок обдумать, а какая —
явная пустопорожняя лабуда.
Налогоплательщик — это человек, который получил деньги, подержал их в
руках, а потом неохотно отдал часть из них властям, надеясь
когда-нибудь спросить с них, как они эти деньги потратили. Россиянин
выступает в такой роли только по нескольким второстепенным поводам
вроде выплаты налога на имущество, а во всех прочих ситуациях он вечное
дитя, которому ни на что никаких денег не жалко, поскольку он не
воспринимает их как свои кровные.
Главные налоги в казну
платят корпорации. Налог на доходы физлиц автоматически списывает
фирма, а россиянин не может даже указать ей муниципальное образование,
где он реально проживает и в бюджет которого логично было бы эти деньги
направить. Пенсионные взносы тоже платит за человека фирма. Немец
ежемесячно выкладывает на это 10% своего заработка, и еще столько же —
его наниматель, а россиянин в лучшем случае что-то слыхал о спорах
насчет величины страховых взносов, но вполне может и вовсе ничего об
этом не знать.
Так что любые рассуждения непенсионеров о нашей пенсионной системе
поневоле отвлеченные. Так уж у нас устроено. Но этот печальный факт —
не причина от них (рассуждений) отказываться.
И первое, о чем надо сказать, что в двадцатилетних разговорах о
желательности превращения нынешней государственной пенсионной системы в
частную систему накопительного типа пора поставить точку.
Это в незабываемые 90-е бескорыстный либерал-иделист мог верить, что
наши сограждане, делая всю жизнь взносы в частные пенсионные фонды, на
склоне лет превратятся в этаких капиталистов-акционеров и примутся
жировать на свой разросшийся к тому времени капитал. Суровый быт
нулевых лет вылечил от таких иллюзий любого, кто был способен что-то
понять.
Перед тем как прописывать для России накопительную пенсионную систему,
нужно сначала обзавестись двумя вещами, которых у нас нет и скоро не
будет. Во-первых, нужно всеобщее, сверху донизу, уважение к частной
собственности. Во-вторых, долговременное существование в стране
настоящих, не обесценивающихся денег.
Насчет второго даже и не надо подробно объяснять. Инфляция — постоянная
часть нашей жизни на протяжении многих поколений — сначала скрытая (при
советской власти), потом открытая (после советской власти). В менее
острых формах она присуща и остальному миру. Мечтать, что инфлирующие
деньги при консервативном инвестировании (а какое-либо другое в
пенсионной сфере и немыслимо) будут у нас приносить надежную прибыль,
конечно, можно, но полагаться на это наивно.
Что же до уважения к собственности, то вот вам поучительный пример. В
1994-м в Аргентине, неуловимо похожей на Россию стране, в разгар
тамошних либеральных реформ была приватизирована пенсионная система.
Полтора десятилетия спустя в частных пенсионных фондах этой державы
скопилось без малого $30 млрд. И тут осенью 2008-го, если кто еще не
забыл, накатил мировой кризис. Аргентинскому правительству, как тогда и
нашему, понадобилось очень много денег на очень срочные нужды, а
резервного фонда по причине отсутствия нефтедолларов там не было.
Спасительная мысль пришла президенту г-же Киршнер сама собой. Частные
пенсионные фонды конфисковали, деньги изъяли, а вкладчикам пообещали,
что, когда они состарятся, им станут платить государственные пенсии.
Так финишировал аргентинский народно-пенсионный капитализм. Зная
некоторые особенности нашего государства, давайте предоставим частные
накопительные фонды людям зажиточным и рисковым и не будем втягивать в
них остальных. Если какая-то пенсионная система у нас сегодня вообще
жизнеспособна, так именно та государственная, которая существует еще с
советских времен.
Между прочим, у нее в эти
дни что-то вроде юбилея. 14 июля 1956 года был принят советский закон
«О государственных пенсиях», который установил и сейчас
действующие права на получение пенсий — правда, не для всех, а в
основном для горожан, для «рабочих и служащих»,
составлявших тогда примерно половину советских людей. Так что те
горожанки, которые именно сейчас получают право на пенсию, это первые у
нас, которые всю свою жизнь, начиная от рождения, прожили, располагая
пенсионными правами современного образца. В 1964-м к горожанам в
основных пенсионных правах присоединили и колхозников, и советская
пенсионная система стала всеохватывающей.
Это было не просто гигантским достижением. Это еще и полностью
вписывалось в мировой дух того времени — эпохи строительства государств
всеобщего благоденствия.
Почти точно в те же годы канцлер Аденауэр вопреки протестам автора
«немецкого экономического чуда» Эрхарда резко повысил
пенсии, ссылаясь на то, что он, во-первых, человек верующий и должен
творить добро, а во-вторых, человек пожилой и понимает, что старики
ждать светлого будущего не могут. С тех пор ФРГ — страна богатых
пенсионеров, и коэффициент замещения (отношение пенсии к утраченной
зарплате) там все прошедшие десятилетия колебался между 60% и 70%.
Основа у немецкой пенсионной системы примерно такая же, как у нас. С
заработков тех, кто работает, собирают пенсионные взносы и выдают в
виде пенсий тем, кто не работает. Если надо, госбюджет кое-что
подбрасывает сверху. Накопительно-частные и прочие схемы играют
вспомогательную роль.
И во множестве прочих стран тогда же, в 50—60-е, происходило что-то
подобное. Это было время, когда можно было многое дать людям. И давали.
Но с начала XXI века маятник пошел обратно.
Доля пенсионеров в населении всех государств растет. Настало время,
когда приходится чем-то жертвовать и что-то отбирать. И раньше или
позже этот процесс охватил буквально всех. Кроме нашей страны.
В той же Германии сначала экспериментировали с увеличением страховых
взносов (хотя никогда не поднимали их до того безумного уровня, как у
нас сейчас), а теперь решено понемногу поднять пенсионный возраст.
Договориться об этом с народом не было такой немыслимой задачей, как у
нас. Ведь немецкий налогоплательщик имеет дело не с чуждой ему
«элитой» нашего типа, а собственными избранниками. А мысль
уйти на пенсию на пару лет позже, но зато сегодня не увеличивать свои
страховые взносы, кажется ему довольно разумной. И все эти мероприятия
происходят, когда доля пенсионеров достигла около 20% населения
Германии. Видимо, это и есть тот уровень, выше которого пенсионная
система в нормальном режиме не работает.
Что полностью подтверждается нашим домашним опытом. К началу 60-х доля
пенсионеров в населении РСФСР была меньше 10%, а к началу 70-х (после
того как пенсии получили крестьяне) — меньше 20%. И даже в 80-е годы
она все еще оставалась близка к 20%.
В сегодняшней России
около 40 млн получателей пенсий (28% жителей). Это уже сейчас явно
больше, чем способна выдержать адекватная пенсионная система, и поэтому
можно не тратить время на споры, быстро или не очень быстро эта цифра
будет расти в дальнейшем. Она и без того такова, что те, кто уже
потерял трудоспособность, кто не способен прирабатывать и именно
поэтому нуждается в достойной пенсии, на нее как раз и не могут
рассчитывать.
Увеличив реальный возраст выхода на государственную пенсию для всех, и
женщин, и мужчин, до 60 — 60 с небольшим лет (это потребовало бы помимо
прочего либо резко уменьшить количество досрочных выходов на пенсию,
либо переложить выплаты досрочных пенсий на ведомства и фирмы,
культивирующие такие выходы), можно уменьшить число получателей
госпенсий именно до тех самых 20% от числа жителей страны (около 28
млн) И это будут именно те, кто в большинстве уже не может работать и
кому пенсия нужна как никому другому.
При нынешнем числе занятых (около 70 млн) и одинаковой для всех
работающих ставке пенсионных взносов 20%, т. е. как раз такой, которая
была до манипуляций с нынешним их резким повышением и предстоящим
полупонижением, получится коэффициент замещения 50%, что гораздо выше
нынешнего, тридцатипятипроцентного. И это даже без дополнительных
субсидий из госбюджета.
А если такие субсидии в
умеренных размерах признать возможными (признается же возможным
нынешнее субсидирование в размерах неумеренных), то что мешает просто
установить постоянную долю ВВП, выплачиваемую в качестве пенсий, и
поддерживать ее в случае финансовых нехваток бюджетными дотациями?
В богатых европейских странах доля госпенсий составляет где-то около
12% ВВП. В нашей не вполне богатой стране она могла бы быть хотя бы 10%
ВВП. Исходя из вышеупомянутого числа получателей пенсий (20% от числа
жителей, или 28 млн человек) и из размера российского ВВП за 2010 год
(45 трлн рублей), средняя пенсия в прошлом году составила бы тогда 13,4
тысячи рублей в месяц, а этим летом приблизилась бы к 15 тысячам
(больше $500).
Это подняло бы коэффициент замещения уже примерно до 60% и позволило бы
ликвидировать нынешнюю пенсионную уравниловку: основная часть пенсии
могла бы определяться как фиксированная доля от утраченной зарплаты.
Ничего фантастического во всем этом нет, если, конечно, не считать
фантастикой отказ ради благополучия пенсионеров от пары-тройки
чемпионатов, дюжины начальственных дворцов и некоторой части программ
вооружений, и без того уже признанных провальными.
Времена, когда легко можно было всем все давать, прошли. Но даже и
сейчас, забрав пенсионные ресурсы у тех, кто способен работать, и
передав их тем, кто работать уже не способен, вполне можно построить
эффективную и человечную пенсионную систему. И притом такую, которую
большинство посчитало бы рациональной и вовсе не подняло бы против нее
мятежа, как его не подняли граждане Украины.
Загвоздка всего одна. Она же — главный парадокс нашей системы, когда
очевидная необходимость сталкивается с отсутствием ответственных
начальников, зрелых граждан и нескомпрометированных процедур обсуждения
и решения вопросов. То, что назрело, конечно, проложит себе дорогу. Но
вот каким путем — у нас всегда загадка.
Copyright © Global Action on Aging
Terms of Use
|
Privacy Policy
|
Contact Us
|
